— Ничего ты про ислам не знаешь.

— А ты? С каких это пор Монгол верой озаботился?

— Да не… Но я носитель культуры, а она мусульманская.

— А я не хочу узнавать, если честно. Я агностик. Хотя тоже носитель культуры, православной. Кстати, Шамиль, теперь и ты ничего не знаешь. А сейчас, после появления Смотрящих, — тем более. Мне сейчас как-то все религии глубоко побоку. Представь, приду я или ты к новообретенному попу и спрошу — поясни, мол, ситуацию, отец, что ж такое происходит? Что он мне скажет? Что на все Божья воля? Что молиться надо? Так мы и так молимся — Смотрящим. Которые подвинули и Бога, и Вселенную, как я посмотрю, и все законы физики заодно.

— Есть такой момент, каша в голове, — неохотно признает Бикмеев.

— А ты про Египет…

— Ну а если бы там, ну в Египте, все наладилось, буза кончилась, поехал бы? — не успокаивается Бикмеев.

— Знаешь, Шам, отдых есть состояние особое. Цельной благости, что ли… Не могу я отдыхать в рабской растерянной стране с совершенно чуждой мне культурой, которая, как мне отлично известно, меня ненавидит априори минимум по двум причинам. И я не хочу изучать ту культуру изнутри, тем более что ее мне и не показывают. Показывают пирамиды! А это две большие разницы… Не могу я отдыхать там, где «гуляют» в красивой пластиковой резервации и беспрерывно «кушают». Вот «кушают» они, и все тут, хоть ты тресни! Да, там дешево. А кто рабам больше платить будет, «гномикам» и эти копейки сойдут. Сами такое имеем, особо по дальним регионам… Не хочу я, Шам, выглядеть липовым миллионером в окружении нищих гризеток и реально голодных людей, меня такое не тешит. Дешевые понты это, во всех смыслах и по всем понятиям. «Супергостиницы», «оллинклюзив», «чиста Запад», закрытая территория… А я не индеец, чтоб в резервации сидеть, даже если там можно за очень дешево сладострастно и беспрерывно «кушать» и пить «водко», — это мы и у себя горазды, на загляденье, мне одного Нового года всегда хватало так, что прости господи! А вот Берлин люблю. Будапешт люблю, особо будайскую сторону. Сплит обожаю, Дубровник. В Европах многому научиться можно. Отдых в познании — это полезно… А не в «кушать», сгорая печенью от этого, на, «Ультра, на (пип!), Алл (пип!), Инклу (пип!), зифф»!

— Ну ты дал! — восхитился Монгол. — Статьи писать надо.

— Так некуда, — уныло посетовал я. — Нет «газетов».

Газет нет.

И арабов пока нет. Постоянно их высматриваем в степи — еще ни разу не видели. Ничего подозрительного. А вот неподозрительного хватает.

Жара спадает, скоро вечер.

Май, а греет изрядно. Или это потому что мы на равнине, отраженная инсоляция? Ветерок идет с реки, а запахи — со степи, как это может быть, завихрения тут, что ли? Запахи правильные, романтические, хорошо, что у меня нет аллергий на пыльцу.

Каждый раз подолгу сидим на самом обрезе бескрайней степи, на кромке берегового склона, изучаем. Почва тут благодатная. Я не агроном, но это и ежу понятно: на осыпавшемся к воде склоне хорошо виден толстый слой чернозема. Наблюдения происходят регулярно, — причаливаем к западному берегу, высаживаемся и смотрим на это чудо природы. Конца и края нет. Завораживающее зрелище, особенно на закате. Степь зовет тебя в свою даль, вперед, к путешествиям и приключениям, добавляет перца в кровь. Наверное, у степных костров снятся особые сны, где нет места рутине и пошлой обыденности, сплошные романтические встречи, битвы и подвиги. Надо как-нибудь попробовать.

Степь цветет, краски цветочных полян разлетаются по молодой зеленой траве. Волнистость поверхности равнины почти не выражена — это мешает увидеть всю палитру в ее многообразии, повыше бы забраться! Красиво. Но мне кажется, что осенью будет еще красивее, без дурного цветового напора, на полутонах в размытых границах небольших долин и распадков и на контрасте однородных разноцветных полей. Ну посмотрим еще на эту красоту, в сентябре.

Степь живая. Удивительно живая, особенно после темной и мрачной тайги, окружающей замок. Матерая хвойная тайга птицей и зверем нелюбима, нечего им там делать: подлеска нет. Если в хозяевах леса калиброванные кедры, как на Ангаре, в Богучанах, где я долго прожил в палатке, занимаясь полезным физическим трудом на стройке ГЭС, — то земля внизу коричневая, в мертвой хвое: кедры ничему расти не дают. Лишь изредка птички селятся поверху да бурундуки и белки бегают, шишку ждут. Внизу живности мало. Но когда шишка идет, тут уж все прибегают, и прежде всего человек с колотом. Основной зверь бродит по местам недавних пожарищ, где уже начал прорастать лес смешанный, да по долинам речушек и ручьев, по редким таежным полянам.

В степи же — простор, разнотравье, огромная кормовая база. Иди куда хочешь. И обзор. Никакой медведь на тебя из чащобы не прыгнет. Вот и бегают зверята, как эти суслики неподалеку. Или вообще сидят сиднем, как сурки, — жирные, морды наглые. По настоянию деда Монгол вчера шлепнул одного. Я что-то как-то… ну грызун все же, хоть и не грызунского размера. Ровно что крысу съесть. Так же, помню, первый раз я нутрию попробовал. Справился с эмоциями, да и жрать хотелось под такие запахи. Коломийцев сам ободрал сурка и затушил с травками — вкусно. Но это не мясо.

Мясо стоит напротив нас.

А мы с Шамилем посматриваем на него через оптику и спорим о высоком и низком.

— Просто там в религию влезла политика, — то ли утверждает, то ли ждет подтверждения Монгол.

— А где она не влезла, Шам? Для политики религия — инструмент номер раз, базовый аргумент. «У русских нет протестантской этики, поэтому они бездельники. А у нас есть, и мы тянем мир за собой». Слышал такое, да?

— «Мусульмане агрессивны из-за Корана», — подсказывает Шамиль.

— Точно, еще один отработанный политштамп. Политическая религиозность становится закваской, в получающемся «тесте» тут же заводятся «резкие», «прозревшие», «разеватели рта», и все тут же начинают навязывать другим свои взгляды, вещать от имени народа и Господа. Первыми врагами становятся «не прозревшие» единоверцы, и начинается метание урн.

До «мяса» километра полтора, если смотреть невооруженным взглядом, — просто темная «живая линия» на границе неба и земли. Стада. Вчера мы наблюдали их гораздо ближе. Причалив на очередной излучине, обнаружили огромное стадо, медленно мигрирующее к северу всего в пятистах метрах от берега. Животные были похожи на американских бизонов, неплохо изученных всеми нами методом просмотра качественных и не очень вестернов, и, по-моему, это они и есть. Но уже как бы и не американские. Зверь внушает уважение. Массивный черепище, рога расходятся в стороны, слабо загибаясь кверху, разлет приличный, между ними — суровый выдающийся затылок. Точный вес животных мне определить трудно. Большой у них вес, не менее полутора тонн. И это — мясо, уж не знаю, как оно на вкус, не пробовал. Ну и шкуры. Кстати, где-то читал, что американские поселенцы мясо бизонье особо-то не жаловали, стреляли больше из-за шкур — отличного материала для приводных ремней громоздких паровых машин.

Первый раз эти неисчислимые стада мы увидели на первой же остановке у «чешского барака», когда ждали организационного решения Замка и осматривали огромный склад «металлической локалки». Теперь пристаем и смотрим, каждый раз поражаясь количеству этих существ.

Знаете, если арабы повадились забредать сюда, то я их понимаю.

Другое дело, что охотиться на такую добычу пешим ходом — чистой воды самоубийство. Если вся эта рогатая лава внезапно снимется с места — каюк, от охотников останутся лишь несколько мокрых грязно-бурых пятен. Огромное стадо работает как три колхоза, вместе взятые. После прохода армады на теле степи широкой полосой остается вспаханная и заботливо унавоженная земля. Нет уж, тут нужна засада на возвышенности или на переправе у ручья. А лучше всего — быстрая колесная техника. Интересно, про лошадей я даже не вспоминаю! Определенно, на этом берегу напротив замка просто необходимо ставить поселение с развитой сетью охотничьих кордонов. Вышку возводить — обязательно, чтобы подняться над плоскостью.